Почему так глубоко задел расстрел карикатуристов? Дело не только в показательности, перформативности и тотальности расправы. Дело в том, что здесь ставится под сомнение великая европейская традиция шутовства (да и не только европейская – вспомним Ходжу Насреддина). Ставится не только этими религиозными ублюдками и поддержавшими их отечественными упырями, но и нами самими, когда мы говорим, что их карикатуры были порой за гранью вкуса и приличий.

Да, были. Но переступание этой грани – важная часть традиции, залог устойчивости культуры, допущение карнавала в качестве легитимного культурного обряда. Из карнавала, неотделимого от города, площади, свободы, родилась европейская демократия. Из фигуры шута, которому дозволено все, рождается традиция просвещенного вольтерьянского скепсиса, из которого опять-таки вырастает Французская революция и республика. Сама карикатура родилась на заре Нового Времени, в эпоху религиозного диссидентства, и стала залогом конфессионального, а затем и национального многообразия Европы. У Георгия Сатарова была работа о важности трикстера, шута для рождения свободы. Бахтин здесь сказал бы о политическом значении карнавала, а Лотман – о важности бокового, шутовского выхода из звериной серьезности бинарных оппозиций, которые неизменно заканчиваются взрывом. Карнавал – это взрыв понарошку, спектакль, который позволяет избежать куда более глубоких социальных потрясений.

И именно поэтому культуре жизненно необходимы акты языковой, визуальной и перформативной трансгресии, работа с запретными темами, образами, словами, нарочитое пренебрежение нормами вкуса, пристойности. Нужны карикатуры на Христа и на Мухаммеда, нужны «Сатанинские стихи» Салмана Рушди и «Жизнь Брайана» Монти Пайтон, нужны пушкинская «Гавриилиада» и «Сказка о Попе и работнике его Балде». Нужны анекдоты про ГУЛаг и Холокост, нужен Сорокин, полностью основанный на профанации советского и сакрального, и его знаменитая сцена секса Сталина и Хрущева в «Голубом сале», вызвавшая травлю писателя. А его же сцена группового секса опричников (напоминающая запрещенные эпизоды пляски опричников в «Иване Грозном» Эйзенштейна) стилистически схожа с одной из обложек Шарли Эбдо, высмеивающей мужеложество и педофилию в высшем католическом клире. Нужна группа «Война», рисующая 74-метровый член напротив Управления ФСБ, и группа Pussy Riot, поющая куплеты на Лобном месте и в Храме Христа спасителя, и художник Петр Павленский, прибивающий свою мошонку к священной брусчатке Красной площади. Нужна, в конце концов, надпись из трех букв на заборе, которая дает нам понять, что мы все еще живы.

Как выяснилось после расстрела Шарли, все это не маргиналии, не периферийные зоны современного искусства и политической сатиры, а самая что ни есть сердцевина нашей культуры, демократии и свободы. Это наша сила, а не слабость, наше преимущество над фундаменталистами-радикалами всех религий, которые, задавленные своими табу, не в силах совладать со стихией смеха и секса, взрываются в актах апокалиптического терроризма. И именно поэтому nous sommes Charlie.

Оригинал