Выражаем искреннее сочувствие псковичам по поводу пожара в их Кремле и вспоминаем одну историческую статью 2003 года

Два Рима пали, и очень давно, третий не стоит, и четвертому не бывать, а мы и не заметили. Только вот в этом году, нынешним летом, придется вспомнить. У Пскова юбилей. 1100 лет Пскову, потому что наша мать-история, которой он так ценен, помнит его с 903 года. Издавна так повелось, что алмазный венец Новгорода затмевал своим блеском драгоценную, но более скромную (платиновую с горным хрусталем) корону Пскова. Но так уж получилось, что два наших единственных Рима, первых и последних, две республики, офшорные зоны свободы, существовали одновременно. И перестали существовать тоже почти одновременно.

Секрет их северо-западной локализации тоже очень просто раскрыть: это скандинавская традиция и близкое Белое море с поморскими поселениями на берегах. «Север, воля, надежда, - страна без границ, снег без грязи, как долгая жизнь без вранья. Воронье нам не выклюет глаз из глазниц, потому что не водится здесь воронья» (В. Высоцкий). Скандинавская традиция индивидуализма и гражданского достоинства бондов, самодостаточных людей, которые сами себя кормили и сами себя защищали, которые содержали на свои взносы ярлов (а потом и королей), избираемых ими же на тингах («федеральные выборы»), или конунгов, избираемых тем же способом («муниципальные выборы»). Гордыня свободных людей, лежащая в основе западной цивилизации, сдобренная римским правом и римской гражданской активностью, которую через тысячу лет во Франции назовут civisme («гражданственность»).

И эта скандинавская традиция имела базу здесь же, у новгородских, псковских стен, немного севернее - в Ладоге. Викинги не были рабами задолго до англичан. По крайней мере, права и свободы бондов йоменам Англии и не снились. В Норвегии не требовался Робин Гуд: не было необходимости убегать в Шервудский лес от баронов и защищать свои права от шерифа Ноттингемского. Просто горькое и свежее море, плескавшееся в холодных фьордах, отсеивало слабых и неспособных выжить, ограничивало аппетиты хёфтлингов (сильные мира сего на норвежский фасон). А Шервудского леса просто не было, и не было пришлых нормандских баронов Вильгельма, почитавших саксов за быдло. Шерифов же тогда выбирали сами (конунг и был заодно такой шериф). К тому же поморы, гордые внуки славян, не знавшие ига, не прошедшие через огонь традиций Дикого поля, через медные трубы традиций ордынских, не вкусившие барских «шелепов», то есть плетей, привыкшие к ежедневному риску, добывавшие свой тяжелый и вольный хлеб в «Студеном» море (а оно такое и есть, даже когда стоишь на берегу Белого моря, чувствуешь его ледяное дыхание: я на себе испытала), - эти люди были идеальной ретортой для выращивания гражданского общества, первого и последнего на святой Руси.

Более того, добрую треть населения в псковских и новгородских пределах составляли «беженцы» и «внутренние переселенцы» из благоустроенных и сравнительно безопасных киевских, черниговских (а после и московских) «регионов». Их называли «людьми длинной воли». «Все года и века и эпохи подряд все стремится к теплу от морозов и вьюг. Почему ж эти птицы на север летят, если птицам положено только на юг?» (В. Высоцкий) Свобода - лучший климатический фактор. Поэтому процветает холодная Исландия, где возник первый парламент мира, и пропадают под властью мелких тиранов многочисленные африканские страны, раздираемые этническими и религиозными конфликтами, - в тропиках, среди райских кущ и феерических плодов. Богатая страстями и событиями политическая жизнь Новгорода и Пскова была тоже занесена с севера, из скандинавских горных урочищ. Ведь уже в X веке Норвегия могла похвалиться многопартийной системой. Биркебейнеры («Яблоко»), баглеры (СПС), риббунги (социал-демократы) - весь этот политический плюрализм свидетельствовал о неслыханном уровне гражданского самосознания. И Франции, и Англии, и Испании предстояло достигнуть этого уровня через семь-восемь веков.

Потому неудивительно, что именно на севере (Ладога, Онега, Белое море) распускаются эти два цветка российской вольности, такие лишние среди прочих репейников и чертополохов: Новгород и Псков. Новгород был богаче и сильнее, ему принадлежала вся валюта Руси - закамское серебро. Псков жил скромнее, но тоже ел досыта, ходил в сапогах, а не в лаптях, был грамотен и мог похвалиться уровнем жизни повыше иных ганзейских городов. В Новгороде был сильнее славянский элемент: вечевые споры и страсти, общинная ментальность коммунитарного типа и как следствие социальная рознь (плюс «классовая борьба»), которая, собственно, и погубила, отдав его сначала под покровительство, а потом и в руки Москвы. Псков был гораздо рациональнее, в нем чувствовались немецкое влияние и немецкая трезвость. И даже наблюдался некий социальный контракт: верхи могли и хотели, низы хотели и могли. Псковские бояре, как и новгородские, были при деле: при торговом, при промышленном. По образу жизни они были настоящими буржуа: работящими, умными, без ксенофобии и комплексов. Ремесленники гордились своим искусством и не знали, зачем им надо бастовать. Роль профсоюза играл цех - корпорация. На вече никогда не переходили к рукопашному бою, вели себя политкорректно (а в Новгороде, бывало, и в Волхов кое-кто попадал). В городе не было ни нищих, ни бродяг, ни бездельников. Не было «дна».

...Русь, которую мы потеряли. Псков, которого нет уже 500 лет как свободного города, - это наряду с Новгородом наша лицензия на гражданский потенциал, это наше оправдание перед историей и современниками. Мы можем, раз мы могли. Мы не уроды, не мутанты, не Азия (и не Азиопа, как нас иронически окрестил Андрей Козырев). Псков (Плесков) к тому же проявил в XIV веке неслыханное благородство: он дал политическое убежище князю Александру Тверскому, сыну св. Михаила, главе российских сепаратистов, нелегитимно, с точки зрения Орды, воевавших против «федеральных» монгольских войск. Александр распространил по Руси первые в истории листовки антимонгольского содержания и не предотвратил теракт, убийство тверяками сатрапа Орды Шевкала, и его казнили в Орде, но ведь Псков пошел ради него на интердикт (от промосковского митрополита)! Псков придушили тихо, без войны, вскоре после Новгорода. Сопротивляться Москве уже никто не мог, так что спор хозяйствующих субъектов был решен в ее пользу. Москва не стала третьим Римом. После ликвидации двух первых, республиканского Новгорода и республиканского Пскова, можно было стать только вторым Вавилоном. Или второй Ордой.

Источник